Читать книгу - "Тень «Райского сада»  - Ирина Лобусова"

Трубку сняли не сразу. Переминаясь с ноги на ногу, Зина жалась в прихожей соседки сверху, чувствуя себя страшно неуютно в чужой квартире. Сначала соседка вовсе не хотела пускать ее позвонить, буркнув что-то вроде «свой телефон заводить надо». Но затем все-таки впустила, взяв предложенные ей деньги. Было мерзко. Но другого выхода у Зины не было.

— Добрый день. Андрея Константиновича можно к телефону попросить?

— Угарова? — удивленно переспросил девичий голос. — Сейчас узнаю, минуточку.

Было слышно, как она положила трубку, стукнула дверью. Минут через пять ответил пожилой мужской голос.

— Кто его спрашивает?

— Его коллега из Еврейской больницы. Мы договаривались о консультации для моего пациента, — быстро сориентировалась Зина.

— Андрей Константинович на больничном. Он болен и сейчас находится дома. В ближайшую неделю его не будет.

— Простите… Откуда вы знаете?

— Что? Странный вопрос. Он сам позвонил.

— Сам позвонил?

— Конечно.

— И сказал, что будет находиться дома? Вы узнали его голос?

— Простите, а как ваша фамилия? Представьтесь, пожалуйста, чтобы я ему передал, кто звонил.

Зина повесила трубку. Одно из двух: либо Андрей звонил, либо нет. Ясно одно: на работу он не приходил. Утверждение соседа о том, что Угаров пошел на работу и не вернулся, было ошибочным. Он не дошел до работы! Исчез по дороге к больнице. И кто-то позвонил сообщить, что он заболел и не придет. Понятное дело, что в больнице не беспокоились. Но что же произошло на самом деле? — Тысячи вопросов кружились в голове у Зины. Но ответов не было.

На самом деле Андрей мог никуда не исчезать. Непредсказуемость — в этом был весь он. Непредсказуемость и совсем неожиданные поступки.

…Кафе на Дерибасовской. Отстраненные до холода глаза и при этом горячие слова…

— Неужели ты этого не понимаешь! Я не могу заводить сейчас семью! Семья, быт погубят все то, к чему я столько стремился! Неужели ты этого действительно не понимаешь?

А вверху над ними деревья шуршат зеленой, еще сочной листвой в такт этим словам: «Неужели ты этого не понимаешь?!»…

— Сейчас время новых возможностей, новых свершений! Открытий! Посмотри, куда движется мир! Мы строим новое общество! Посмотри, какими темпами движется пятилетка! А ты говоришь мне о какой-то семье? Быт убьет все. А я хочу, чтобы обо мне помнили после смерти. Ты помнишь, мы с тобой читали книжку о Моцарте? Помнишь, как он сказал? Кто будет помнить придворного органиста из Зальцбурга? Так и я тебе скажу! Кто будет помнить женатого врача из районной больницы? Семья — это дети, пеленки, грязные кастрюли, жизнь закончена! Будет уже не до открытий! Я люблю тебя, это правда. Но не до такой степени, чтобы разрушить свою жизнь! Отказываться от великих свершений я не хочу!

А деревья словно издевались над ней, шурша сочной весенней листвой: «Не хочу, не хочу, не хочу…». Принесли мороженое в запотевших вазочках. Вдоль металлических серебряных граней стекали вниз капли влаги. Шарики были белыми. Три белоснежных шарика с сиропом посередине.

— Ешь… Мороженое растает… Если ты не хочешь, я съем твою порцию. О чем я тебе говорил? Я не хочу серьезных отношений. Конечно, я понимаю свою ответственность, ты надеялась, и все такое… Но я вижу себя в научных исследованиях, в экспериментах, которые перевернут всю науку, а не с грязными кастрюлями на кухне. Ты-то как раз должна это понять! Разве ты не хочешь совершить переворот в медицине? Ты же лучшая студентка на курсе! Зачем тебе семья?..

Они собирались подать заявление в районный загс и договорились встретиться в десять утра возле ее дома. Мама погладила ее лучшее платье — из зеленого шелка в горошек. Удивительно нарядное, с белым бантиком, платье спускалось волнами к ее стройным ногам. Какой же красивой и счастливой она была в то утро! Волосы, глаза, губы — все искрилось, светилось, переливалось слепящим, сияющим, почти божественным счастьем, наполняя ее душу новой, почти невиданной силой! И от этой красоты, от этого восторга расцветала она сама!

Даже соседи по коммунальной квартире поздравили ее почти искренне: «Сразу видно, что выходишь замуж». И ей почему-то казалось, что если бы был поздний вечер, она светилась бы так, что не нужно было бы зажигать свет.

Удивительное счастье, похожее на драгоценные камни, было в ее душе, переливалось радугой от мельчайших прикосновений в мыслях. И все было так прекрасно, что впервые в жизни ей хотелось петь!

Ровно в десять утра, нарядная и ослепительно красивая, Зина стояла возле своего дома, в условленном месте, и все ждала, когда подойдет он — с огромным букетом цветов. Вообще-то он редко дарил ей цветы, считая это мещанством и пережитком прошлого. Но, как и все девушки мира, Зина надеялась, что в это утро Андрей обязательно подарит ей цветы — в то утро, когда по-настоящему решается их совместная жизнь.

Угаров не пришел. Ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать… Когда, в диком отчаянии, Зина пошла бродить по окрестным улицам, чтобы просто двигаться и этим не дать себе сойти с ума, она не встретила его в городе, на что очень надеялась. Андрей не пришел ни в тот день, ни два месяца спустя, ни три… Ни через полгода…

Он просто исчез из ее жизни без всяких объяснений. Буквально растворился в воздухе. Он не бросил ее, не оскорбил, не ушел к другой женщине, не женился. Он просто исчез.

Заявление в загс они собирались подавать в начале июня. Душное лето сменилось осенью. Осень сменила зима. Зима закончилась весной. Зина получила по почте письмо в самом конце мая. Было начало июня, когда она пошла на встречу, назначенную им.

Это было крошечное письмо на половинке листка из тетрадки. Андрей просил ее прийти в кафе на Дерибасовскую в четыре часа дня. По иронии судьбы, Зина надела на эту встречу зеленое шелковое платье в горошек, забыв, каким страшным символом оно для нее стало. И только по дороге вспомнила об этом.

Угаров заказал ее любимое мороженое — пломбир с сиропом. И, усадив за столик напротив себя, принялся объяснять.